Школа отделяется от церкви преподавание религиозных вероучений. Декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви

О совести (Рим. 2:9–16) Хочу, чтобы вы поглубже вникли в апостольское чтение из 2-й главы послания Павла к римлянам: «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, потом и Еллина! Напротив, слава, и честь, и мир всякому делающему доброе, во-первых, Иудею,

2. В пределах Республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести, или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан.

3. Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются.
Примечание. Из всех официальных актов всякое указание на религиозную принадлежность и непринадлежность граждан устраняется.
4. Действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями.
5. Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательством на права граждан и Советской Республики.
Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности.
6. Никто не может, ссылаясь на свои религиозные воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей.
Изъятия из этого положения, под условием замены одной гражданской обязанности другой, в каждом отдельном случае допускаются по решению народного суда.
7. Религиозная клятва или присяга отменяется.
В необходимых случаях дается лишь торжественное обещание.
8. Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью: отделами записи браков и рождений.
9. Школа отделяется от церкви.
Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается.
Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом.
10. Все церковные и религиозные общества подчиняются общим положениям о частных обществах и союзах и не пользуются никакими ни преимуществами, ни субсидиями ни от государства, ни от его местных автономных и самоуправляющихся установлений.
11. Принудительные взыскания сборов и обложений в пользу церковных или религиозных обществ, равно как меры принуждения или наказания со стороны этих обществ над их сочленами, не допускаются.
12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью.
Прав юридического лица они не имеют.
13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием.
Здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ.

Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин).
Народные комиссары:
Н. Подвойский, В. Алгасов, В. Трутовский, А. Шлихтер, П. Прошьян, В. Менжинский, А. Шляпников, Г. Петровский.
Управляющий делами Вл. Бонч-Бруевич.
Секретарь Н. Горбунов.

Свобода совести
и великий борец за свободу

Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах для России был документом первостепенной важности. Формально свободу совести провозгласили сразу после Февральской революции. А Православная церковь активно поддержала Временное правительство, приветствовав его от имени Священного синода. Буквально в первые мартовские дни 1917-го Священный синод на первом же своем заседании после Февральской революции единогласно освободил всех верующих от присяги Николаю II и отменил церковную молитву за «благочестивейшего императора», а из зала заседаний члены Синода собственноручно вынесли царский трон.
Столь же воодушевленно приветствовали крушение монархии и другие религиозные объединения, в том числе мусульмане. Но здесь логика понятна. В многонациональной и многоконфессиональной Российской империи не было не только свободы слова и вероисповедания, но Православная церковь оказывалась вроде бы даже в привилегированном положении, являясь, по существу, государственным институтом.
Впрочем, очевидно, именно с этим и связано столь стремительное отречение Православной церкви от «божьего помазанника». Прежнее государство рухнуло - необходимо было встраиваться в новую реальность, спасая свою власть и свою собственность. О духовном влиянии речь шла далеко не в первую очередь. А оно было в огромной степени подорвано. Недаром после Февраля, когда в армии отменили обязательное причастие для солдат, то добровольно причащавшихся оказалось лишь около 10%. Во многом это происходило как раз потому, что Церковь являлась частью государства, а потому у российских подданных ассоциировалась с деяниями прочих государственных структур, приведших страну к пропасти.
И это еще одна из причин, почему Церковь сама была заинтересована в отделении от государства, если намеревалась заниматься духовным окормлением общества, а также самостоятельным решением внутрицерковных вопросов. Именно крушение монархии дало возможность восстановить отмененную еще при Петре I патриархию.
Пришедшие после Великой Октябрьской социалистической революции к власти большевики положительно относились к таким внутрицерковным процессам - первый после восстановления патриарх Тихон был избран в первые недели Советской власти.
Как можно убедиться по тексту декрета, он прежде всего гарантировал гражданам, как верующим, так и неверующим, свободу совести и не носил какого-либо запретительного характера. Напротив, защищал от дискриминации по религиозному признаку, гарантировал право на светское образование, давал возможность получать религиозные знания в частном порядке.
Отношения между Церковью и молодым советским государством не были простыми. В минувшем году «Советская Россия» опубликовала несколько статей Георгия Хмуркина, который подробно исследовал различные аспекты этой темы: отношение советского руководства и В.И. Ленина к верующим гражданам, к церковной собственности, к религиозному культурному и историческому наследию.

Здесь уместно привести фрагмент из очерка Г.?Хмуркина «Икона и портрет. Ленин и верующие».
«В качестве иллюстрации взаимоотношений между Лениным и искренними верующими хотелось бы обратиться к одному малоизвестному эпизоду. Покушение на Ленина 30 августа 1918 года всколыхнуло широкие трудящиеся массы. Отовсюду пошли запросы о его здоровье, пожелания скорейшего выздоровления, армейцы и матросы предлагали воинские наряды для личной охраны Вождя. Отсутствие его на митингах, перерыв в газетных статьях породили слухи о кончине Ленина. «Скажите мне откровенно, когда умер Владимир Ильич? - допытывался у В.Д. Бонч-Бруевича один из сотрудников Кремля. - Мне нужно это знать. Я очень уважаю его… Я верующий и буду молиться богу за его бессмертную душу». В эти тревожные дни Владимир Ильич получил уникальный подарок - Новый Завет, переданный ему простым верующим, неким А.С. Пономаревым. Вот что было написано им на титульном листе книги: «Сей Самый Верный Талисман: В.И. Ульянову-Ленину! от Самого Бога Любя[щего] и Всемогущего!!! На святую и добрую п[а]мять для подтвержден[ия] Божьей Истины в трех посланиях беспартийног[о] и раба Живого Бога (от 31 авг[уста], 7 и 10 сент[ября] 1918 г[ода]) А.С. Пономарева на Ваше Имя дабы Вы были вполне здор[о]вы, счастливы на земле [и] блажен[н]ы там вечно, - у Ног Вашего Спасител[я] отныне и вовеки! Аминь»...
Отдельного разговора заслуживает тема отношения высшей церковной власти к Владимиру Ильичу Ленину. Упоминавшийся выше патриарх Тихон возглавлял Церковь в течение всей ленинской «пятилетки» и умер через год после ухода Вождя. На время патриаршества Тихона пришлись первые большевистские преобразования в церковной сфере, ожесточенная Гражданская война, голод, разруха и затем постепенное возвращение жизни страны в нормальное русло. Как первоиерарх он неоднократно высказывал свои оценки происходящего, обращался к верующим и властям с различного рода воззваниями. В этой связи обычно вспоминают и обильно цитируют его грозное Послание от 19 января 1918 года, в котором он предал анафеме всех творящих «кровавые расправы» и возмущался политикой большевиков.
Однако те же авторы зачастую обходят молчанием позицию Тихона в последующие месяцы и годы. Уже в начале сентября 1918 года он, по свидетельству очевидцев, вполне ясно понимал, на чьей стороне симпатии трудящихся масс. «Как сын народа, - вспоминал известный историк Церкви А.В. Карташев, - патриарх Тихон тогда уже инстинктом чувствовал силу и длительность народного увлечения большевизмом, не верил в возможность скорой победы белого движения…». А чуть позже, осенью 1919 года, патриарх обратился к православному клиру и мирянам с призывом не вмешиваться в политическую борьбу и подчиниться Советской власти.
Начиная с 1923 года вплоть до своей смерти в 1925 году, Святейший Патриарх выступал с целым рядом обращений и указов, в которых раскаивался в прежних «обличениях» Советской власти, признавал ее народный характер, отмежевывался от ее внутренних и внешних врагов, в том числе лелеющих надежды на реставрацию монархии.
Наиболее ярким документом в этом ряду, безусловно, является Послание Патриарха Тихона, появившееся в 1925 году. Нынешние авторы о нем зачастую умалчивают, поскольку оно не вписывается в навязываемую нам сегодня картину прошлого. Развернутое, проникновенное, это послание говорило о Советской власти как о богоустановленной и действительно народной, отмечало важность и правильность провозглашенного Конституцией принципа свободы совести. Патриарх призывал горячо молиться Всевышнему о ниспослании помощи Советской власти, заботящейся о благоденствии народов СССР и в очередной раз советовал оставить попытки контрреволюционного сопротивления ей. Приводим выдержки из этого Послания Патриарха:
«В годы великой гражданской разрухи по воле божией, без которой в мире ничто не совершается, во главе русского государства стала Советская власть, принявшая на себя тяжелую обязанность - устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода. <…> Пора понять верующим христианскую точку зрения, что «судьбы народов от господа устрояются» и принять все происшедшее, как выражение воли божией. Не погрешая против нашей веры и церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее. <…> Призывая на архипастырей, пастырей и верных нам (Тихону. - Г.Х.) чад благословение божие, молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить против святой веры, подчиниться Советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога, - существующие же власти от бога установлены» (Рим. XIII, I)».
После всего сказанного совершенно по-особому звучат слова патриарха Тихона о Ленине, сказанные им по случаю смерти Вождя в 1924 году:
«…Владимир Ильич Ленин не был отлучен от православной церкви высшей церковной властью и поэтому всякий верующий имеет право и возможность поминать его.
Идейно мы с Владимиром Ильичем Лениным, конечно, расходились, но я имею сведения о нем как о человеке добрейшей и поистине христианской души».
Полагаем, здесь уместно привести и заявление Священного cинода, руководящего органа Русской православной церкви, по случаю кончины Владимира Ильича:
«Священный синод российской православной церкви выражает вам (М.И. Калинину. - Г.Х.) искреннейшее сожаление по случаю смерти великого освободителя нашего народа из царства векового насилия и гнета, на пути полной свободы и самоустроения.
Да живет же непрерывно в сердцах оставшихся светлый образ великого борца и страдальца за свободу угнетенных, за идеи всеобщего подлинного братства, и ярко светит всем в борьбе за достижение полного счастья людей на земле. Мы знаем, что его крепко любил народ. Пусть могила эта родит еще миллионы новых Ленинов (так в тексте. - Г.Х.) и соединит всех в единую великую братскую, никем неодолимую семью. И грядущие века да не загладят из памяти народной дорогу к этой могиле, колыбели свободы всего человечества».

Владимир Русак

Собор принял несколько постановлений в связи с гонениями на Церковь, и первое из них определяло назначить особый день для соборной молитвы об убиенных за веру и Церковь.

Владыка Владимир (в миру Василий Никифорович Богоявленский) родился в 1848 году в Тамбовской губернии в семье священника. В 1874 году окончил Киевскую Духовную Академию, 7 лет преподавал в Тамбовской Духовной Семинарии. В 1882 году принял священство и служил в г. Козлове. В 1886 году потерял жену и единственного сына и был пострижен в монашество. С 1888 года – епископ Старорусский, викарий Новгородской епархии, с 1891 года – правящий архиерей Самарской епархии, с 1892 по 1898 год – в сане архиепископа Карталинского управлял Грузинским экзархатом.

В 1898 году был назначен митрополитом Московским и Коломенским и пребывал здесь 15 лет. Выделялся своими проповедями на заводах и фабриках против увлечения социализмом. Тайно делал много добрых дел, помогая бедным.

В 1912 году, после смерти митроп. Петербургского Антония, владыка Владимир был назначен на Петербургскую кафедру, где пробыл 3 года.

В связи с усиливавшимся влиянием при Дворе Распутина, митрополит попросил у Государя личной аудиенции и прямо указал ему на все сплетни и грязные рассказы, которые ходили в обществе. Не без влияния Государыни, узнавшей об этой аудиенции и относившейся к Распутину с большим благоговением, митрополит Владимир в 1915 году был отстранен от управления Петербургской епархией и назначен в Киев с оставлением в должности первенствующего члена Синода.

Митрополит Владимир, таким образом, единственный в Русской Церкви архиерей, который последовательно занимал все три столичные митрополичьи кафедры.

В 1917 году, после февральской революции, на Украине образовалась отдельная от России “Украинская Держава.” Во главе украинской Церкви стал архиеп. Алексий (Дородницын), пребывавший до этого на покое.

Образовавшееся правительство (“Рада”) начало переустройство всего уклада церковной жизни. Во все Консистории были посланы особые “украинские комиссары.” Запрещалось поминовение за богослужением патриарха Тихона. Вместо него требовалось поминовение “Всеукраинской церковной Рады,” возглавляемой архиепископом Алексием.

Митрополит Владимир в это время был в Москве на Соборе. По возвращении его в Киев со стороны самостийников началось настоящее преследование 70-летнего старца. Бунтовщики явились в покои митрополита и потребовали его ухода с Киевской митрополии.

9 декабря к митрополиту явилась делегация самостийного церковного управления в сопровождении какого-то военного и предложила ему выехать из Киева. Но вскоре после этого грубого случая произошел новый: пришедший от имени Рады священник Фоменко (тоже в сопровождении военного) неожиданно ласково предложил ему стать... Патриархом Украинской Церкви.

В январе 1918 года в Киеве началась гражданская война. В Киево-Печерской Лавре в это время расположился архиеп. Алексий, начавший агитировать монахов против митрополита.

25 января в митрополичий дом ворвались пятеро солдат с матросом во главе. Митрополита пытали, душили цепочкой от креста, требовали денег, глумились. Через некоторое время, одетый в рясу, с панагией на груди и в белом клобуке, он вышел в окружении солдат.

Расстреляли митрополита в 150 саженях от лаврских ворот, на маленькой поляне. Его нашли без панагии, клобучного креста, чулок, сапог с галошами и золотых часов с цепочкой.

В теле имелись: огнестрельная рана у правой глазницы, резаная рана на голове до обнажения кости, колотая рана под правым ухом, четыре колотые раны на губе, две огнестрельные раны в области правой ключицы, развороченная рана в области груди с обнажением грудной полости, колотая рана в поясничной области с выпадением сальника и еще две колотые раны в груди.

Глубокий духовно очищающий смысл мученической кончины митрополита вскрыл протоиерей Иоанн Восторгов в своем слове на заседании Собора 28 февраля: “Народ наш совершил грех... А грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита.”

“Голос духовенства и мирян Черниговской епархии” отмечал, что сведения о диких грабежах и насилиях поступали из разных мест епархии. В начале января трое “революционеров” ворвались в дом священника с. Янжуловки Новозыбковского уезда отца Неаронова. Потребовали деньги, до полусмерти изрубили священника саблями, отрубили руку матушке, а ребенка, на глазах родителей, закололи штыками.

Протоиерей П. Сербиков в своем выступлении на заседании Собора 22 января подробно рассказывал о том, как большевики издевались над духовенством и грабили храмы после захвата Симферополя. Красногвардейские патрули разбрелись по окрестностям, сея вокруг себя мерзость, насилие и смерть. В 20 верстах от города солдаты ворвались в храм, издевательски спросили у настоятеля, почему на лампаде лента зеленая, а не красная, вывели о. Иоанна Угличского на церковный двор и расстреляли.

В воскресенье 14 января у архиепископа Симферопольского Димитрия производили обыск. Все взламывалось и вспарывалось. В архиерейскую церковь бандиты вошли с папиросами в зубах, в шапках, штыком прокололи жертвенник и престол. В храме духовного училища взломали жертвенник и шкаф в ризнице. Епархиальный свечной завод был разгромлен, вино выпито и вылито. Всего убытка причинено более чем на миллион рублей.

На этом же заседании Собора было засвидетельствовано, что начатое в Петрограде открытое гонение на Церковь чувствуется и переживается во многих других местах России, откуда до Собора доходили печальные вести об ограблении церквей, монастырей, убийствах священнослужителей.

Вот еще потрясающая душу картина. В квартиру елабугского протоиерея о. Павла Дернова ворвались ночью пятнадцать красногвардейцев и увели троих его сыновей, а вскоре и отца. На рассвете стало известно о судьбе юношей: они сидели под арестом. Отца Павла разыскать не могли. Но вскоре матушке сообщили, что за городом у мельницы лежит тело убитого священника. Оказалось, что отец Павел был расстрелян в пять часов утра. Труп убийцы хотели бросить в прорубь, но оказавшиеся поблизости крестьяне не позволили красноармейцам надругаться над телом священномученика.

Родственники умоляли отпустить арестованных детей к убитому отцу. Когда дети узнали, что их отец убит, то один из них не выдержал и назвал красногвардейцев “душегубами.” Этого оказалось достаточно, чтобы всех их вывели за город, на пристань, и расстреляли.

“Представьте себе, – пишет автор корреспонденции об этом событии, – яснее представьте себе эти живые картины нашей ужасной действительности..., когда в доме достойного священнослужителя из доброй духовной семьи, известной во всем крае, лежат четыре трупа невинных жертв... Представьте... и поставьте перед собой вопрос: не вопиет ли эта кровь убиенных и эти рыдания оставшихся сирот к небу, и не звучат ли нам, еще живым, укором.”

В ночь под страстную седмицу страшное событие совершилось в г. Костроме: был убит протоиерей Алексей Васильевич Андроников, настоятель Борисо-Глебской церкви, старейший из всего духовенства Костромской епархии, с момента своего посвящения 63 года бессменно священнодействовавший в одном и том же храме. Отцу Алексею шел 87 год. Убийцы ворвались в спальню. Старец поднялся с постели, но в этот момент ему нанесли смертельную рану в голову, кинжалом ударили в сердце...

18 апреля Собор издал определение “О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь.” Первые 9 пунктов его посвящены подготовительным мерам к церковному прославлению мучеников:

1 . Установить возношение в храмах за Богослужением особых прошений о гонимых ныне за Православную Веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках.

2 . Совершить торжественные моления: а) поминальное об упокоении со святыми усопших и б) благодарственное о спасении оставшихся в живых.

Примечание (в тексте Определения): Таковые моления уже совершены соборным служением: заупокойное в храме Духовной Семинарии 31 марта и молебнов в Храме Христа Спасителя 1 апреля.

3 . Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января – (день убийства митроп. Владимира), или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников.

4 . Устроить в понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах, где были скончавшие жизнь свою за Веру и Церковь исповедники и мученики, крестные ходы к местам их погребения, где совершить торжественные панихиды с прославлением в слове священной их памяти.

5 . Преподать благословение от Священного Собора всем исповедникам.

6 . Обратиться к Святейшему Патриарху с просьбой о выдаче благословенных грамот пострадавшим за Веру и Церковь.

7 . Напечатать и раздать Членам Священного Собора к их отъезду из Москвы краткое сообщение о пострадавших в нынешние дни гонений за Православную Веру и Церковь для распространения среди православного народа.

8 . Просить Святейшего Патриарха, чтобы в случаях ареста гонимых за Веру и Церковь и впредь, согласно уже применяемому ныне порядку, Его Святейшеством были делаемы непосредственные сношения с местными властями об освобождении арестованных и одновременно о сделанных сношениях были извещаемы местные епархиальные архиереи.

9 . Поручить Высшему Церковному Управлению собирать сведения и оповещать православное население посредством печатных изданий и живого слова о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедниками Православной Веры.

“Это постановление Священного Собора Православной Российской Церкви, выражающее требование христианской совести и никем не отмененное (да и нет в Русской Церкви такой власти, которая имела бы духовное право это постановление отменить), остается в составе действующего права для нас – членов Русской Церкви во всех ее частях, признающих свою преемственную связь с Поместным Собором 1917–18 гг., и неисполнение нами этого постановления или наше недостаточное усердие к его исполнению должно восприниматься как церковный и личный грех” (Л. Регельсон). Синодик мучеников к этому времени был бесконечен, но документальные данные были получены лишь из семи епархий.

Молитвенные возношения на литургии, совершенной самим Патриархом Тихоном 31 марта в храме Московской духовной семинарии в сослужении многих епископов и священнослужителей, произносились в такой форме:

“О упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиенных:

Митрополита Владимира

Протоиереев Иоанна

Павла и чад его

Игумена Гервасия

Иереев Павла

Владимира

Константина Иеромонаха Герасима

Диакона Иоанна

Послушника Антония

Раба Божия Иоанна

и многих священного, иноческого и мирского чина, их же имена Ты, Господи, веси.”

Зверски замучен епископ Пермский и Соликамский Андроник (Никольский), ревнитель Православия, подвижник. Исполнитель этого зверства Николай Жужгов впоследствии издал свою биографию, в которой он не без хвастовства пишет, что ему поручались все важные дела, как-то: аресты контрреволюционеров, эсеров, а также расстрелы. “Мною были лично арестованы и расстреляны, – пишет он, – Михаил Романов и Андроник и много других.”

У дороги из Перми в Мотовилиху Жужгов заставил архиепископа Андроника выкопать для себя могилу и живым его в эту могилу закопал, выстрелив для порядка уже в землю. Этот “подвиг” он сам описал в своих “воспоминаниях.”

После кончины Владыки, среди его бумаг был найдены тезисы его речи перед судом, который, как он думал, будет рассматривать обвинения против него:

1 . Моя речь кратка: радуюсь быть судимым за Христа и Церковь.

2 . Контрреволюция! Политика – не мое дело.

3 . Церковное дело – святыня моя. Всех восстающих на Христа и посягающих на Церковь отлучаю, анафематствую (кто слов не принимает, тот может быть убоится Суда Божия за захват священного).

4 . Только через мой труп захватите святыни. Это мой долг, почему и христиан зову к стоянию до смерти.

5 . Судите меня, а прочих освободите – они должны исполнять волю мою, пока христиане.

17 июня была зверски расстреляна Царская Семья: Вот полный перечень царственных мучеников и лиц, близких к Царскому Дому, убитых в июне 1918 года

В г. Екатеринбурге в Ипатьевском доме и в екатеринбургской ЧК:

Государь Император Николай II Александрович.

Государыня Императрица Александра Федоровна.

Наследник Цесаревич Алексей Николаевич.

Великая Княжна Ольга Николаевна.

Великая Княжна Татьяна Николаевна.

Великая Княжна Мария Николаевна.

Великая Княжна Анастасия Николаевна.

Гофмаршал Двора Князь Василий Александрович Долгоруков.

Фрейлина Двора Графиня Анастасия Васильевна Гендрикова.

Гоф-лектриса Екатерина Адольфовна Шнейдер.

“Дядька” Наследника Цесаревича Клементий Нагорный.

Камердинер Иван Дмитриевич Седнев.

Камердинер Алексей Егорович Трупп.

Камердинер Василий Феодорович Челышев.

Лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин.

Генерал-адъютант Илья Леонидович Татищев.

Повар Иван Михайлович Харитонов.

Комнатная девушка Анна Степановна Демидова.

В Перми и на Мотовилихинском заводе, вблизи Перми:

Великий Князь Михаил Александрович.

Личный секретарь Великого Князя Михаила Александровича,

Николай Николаевич Джонсон.

Личный камердинер Великого Князя Михаила Александровича,

Петр Федорович Ремиз.

В г. Алапаевске (наУрале):

Великий Князь Сергей Михайлович.

Великая Княгиня Елизавета Федоровна.

Князь Игорь Константинович.

Князь Константин Константинович младший.

Князь Иоанн Константинович.

Граф Владимир Павлович Палей.

Монахиня сестра Варвара.

Патриарх Тихон, презрев смертельную опасность, которой подвергал себя лично, презрев все слишком земные соображения о “пользе” Церкви, исполнил свой нравственный долг и открыто осудил это бессмысленное и жестокое злодеяние:

“...Мы, к скорби и к стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное, – говорил он во время проповеди в одном из московских храмов. – Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского Областного Совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство – Исполнительный Комитет одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим, но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы, после отречения, найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе... и вдруг, он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-либо вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние – уже после расстрела – одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может и мы должны во всеуслышание заявить об этом, как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: “Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его.”

1918 год – год, обильно политый кровью священнослужителей, епископов, рядовых верующих.

Газеты того времени сообщали, что в различных местах при расправах красногвардейцев над местным населением погибали мученической и служители алтаря.

Настроение и отношение большевиков ко всему, что не входило в их узкодогматический партийный круг, достаточно ярко выразил матрос Железняков на съезде Советов (открылся 11 января 1918 года). Он сказал, что большевики готовы расстрелять не только 10.000, но миллион людей, чтобы сокрушить всякую оппозицию.

А будущий соратник Дзержинского, чекист Рогов, в своем дневнике того периода записал: “Одного не пойму: красная столица и церковный звон?! Почему мракобесы на свободе? На мой характер: попов расстрелять, церкви под клуб – и крышка религии!”

Характер у большевиков (особенно по отношению к Церкви) у всех одинаков.

1919 год. 2 мая 1919 года “Союз духовенства и мирян” Архангельска вручил правительству области сообщение о местных мучениках.

В Тобольске арестован епископ Тобольский Гермоген (Долганов). Когда во время ареста пономарь ударил в набат, “один из латышских стрелков дал выстрел вверх и набат прекратился.”

26 июня в реке Туре епископ Гермоген был утоплен. Утоплена также делегация членов Московского Церковного Собора, направленная в Тобольск для расследования преступлений местных большевиков против Церкви, в составе:

присяжного поверенного Минятова, прот. Ефрема Долганова (брат еп. Гермогена) и священника Михаила Макарова.

В предсмертном послании к пастве Владыка Гермоген писал:

Оберегайте святыни вашей души, свободу вашей совести. Скажите громко, что вы привыкли молиться и спасаться в храмах, что церковные святыни дороже вам самой жизни, что без них спасение невозможно. Никакая власть не может требовать от вас того, что противно вашей вере... Богу мы должны повиноваться более, чем людям... Апостолы с радостью страдали за веру. Будьте готовы и вы на жертвы, на подвиг и помните, что физическое оружие бессильно против тех, кто вооружает себя силою веры во Христа. Вера горами двигает, вера христиан победила дерзость языческую... Станьте же все на защиту своей веры....”

Летом 1919 года Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК) приговорила к расстрелу настоятеля храма Василия Блаженного протоиерея Иоанна Восторгова . В приговоре было сказано: “Как темная личность (это что-то новое в юридическом лексиконе – В. Р.) и враг трудящихся.” Приговор приведен в исполнение.

1920-й год. Екатеринбургская ЧК приговорила к длительному заключению в “концентрационном лагере:”

священника с. Травянка, Камышловского у., о. Алексея Федорова,

священника с. Ользовское, Шадринского у., о. Александра Боркова,

свящ. Рождественской волости Кузнецкого,

священника с. Кочневское, Камышловского у., о. Димитрия Горных.

Случай вполне тривиальный по нравам того времени, но примечательны “юридические” обоснования обвинения:

1) За то, что один из них, чтобы “сорвать всеуральский субботник,” на этот же день назначил приходское собрание.

2) За отказ отпевать убитых белыми красноармейцев.

3) За то, что “чересчур усердно старался отвоевать у исполкома... церковный дом.”

4) За то, что “травил” в проповедях коммунистов и советскую власть за ее зверское отношение к Церкви.

В Московском губернском ревтрибунале приблизительно в это же время “слушается” дело по обвинению

б. обер-прокурора Синода А. Самарина, профессора Московской Духовной Академии Н. Кузнецова, членов объединенного совета Москвы: председателя религ.-философского общества Г. Речинского, священников: Н. Цветкова, С. Успенского, Тузова и др., игумена Сторожевского монастыря о. Ионы, иеромонаха Саввы, диакона Смирнова, выпускников Московской Духовной Академии: Яницкого, Холанского, Максимова.

Всем им приписывались “контрреволюционные” действия. Самарина и Кузнецова большевистский суд объявил “врагами советской власти.” Расстрел был заменен заключением в концентрационный лагерь.

В этом же году заканчивается волна ликвидации епархиальных Советов. “Ликвидация эта происходит всюду,” – писал революционный журнал. Большинство епархиальных Советов были ликвидированы еще в прошлом году, а сотрудники- священнослужители арестованы.

За три с небольшим года (к концу 1920 года) “немало священников и епископов было арестовано, предано суду и понесло суровые наказания.” В конце 1920 года революционный официоз высказался так, применительно к рассматриваемой нами теме: “Операция эта (разрушение Церкви) прошла сравнительно легко.” Для кого как!

“Годы гражданской войны были годами резкой борьбы с духовенством.” Можно сказать, что конец гражданской войны совпадает со своего рода периодом “бури и натиска” на церковные организации.

Это – утверждение официального революционного трибуна, г-на министра, сиречь наркома, просвещения, “товарища” Луначарского. Кому же знать ситуацию лучше?

Революционеры-большевики по отношению к Церкви бывали иногда достаточно последовательными и логичными: если Патриарх Тихон – неприкрытая контра, если религия – опиум, то “всех попов – к стенке.”

Последовательные революционеры предлагали: попов – в Сибирь, иконы – в костер, храмы – под клубы. Похоже на бред сумасшедшего? Нет! Это – извлечение из большевицких “десяти заповедей.”

Вскрытие мощей

1919-й год печально известен, как год повсеместного, кощунственного вскрытия мощей русских святых. История не знает другого такого грубого оскорбления религиозного чувства людей. Раки со всем содержимым передавались в местные музеи в отделы “церковной старины.”

В Архангельской, Владимирской, Вологодской, Воронежской, Московской, Новгородской, Олонецкой, Псковской, Тамбовской, Тверской, Саратовской и Ярославской губерниях за короткое время было совершено 58 “вскрытий.” Мощи Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия помещены в музей (Петровка, 14) в качестве экспоната – “мумифицированные трупы.”

Как правило, вскрытия производились тайком, без свидетелей, без точной записи обнаруженного. Весьма модными при вскрытии мощей были насмешки и издевательства над религиозным чувством верующих, в разной форме, но всегда оскорбительные. Были и тайные вскрытия с расхищением драгоценных церковных предметов.

Несмотря на это, Коллегия Наркомъюста на своем заседании 6 июля подтвердила свою прежнюю позицию по этому вопросу: “Принципиально остается в силе старое постановление о необходимости ликвидации эксплуатации так называемых мощей.”

Встретив во многих местах сопротивление православного народа, центральная власть лишь предостерегала своих исполнителей на будущее от “решительных” действий, если в той или иной местности “почва недостаточно подготовлена.”

Кампанию вскрытия мощей русских святых один историк назвал “мощейной эпопеей.” Она сопровождалась жуткой профанацией. Профессор Н. Кузнецов писал в Совнарком о грубости и издевательстве членов комиссии по вскрытию мощей преподобного Саввы Звенигородского: один из членов комиссии несколько раз плюнул на череп святого, останки которого являются святыней всего русского народа.

Вопрос о вскрытии мощей преподобного Сергия Радонежского был решен на пленуме местного Совета в присутствии “делегатов” из Москвы. В виду реальной возможности народных волнений, была мобилизована рота размещавшихся в Лавре курсантов.

Чтобы не допустить набатного звона, они в шестом часу вечера заняли колокольни и у всех ворот были расставлены патрули. “Свои” люди находились и на стенах Лавры. В шестом часу вечера наглухо закрыли все ворота.

Когда стало известно решение Совета о вскрытии мощей преподобного, народ стал собирать подписи под петицией протеста. На 35 листах стояло 5.000 подписей.

С девяти часов вечера, в течение двух часов происходило кощунственное вскрытие нетленных останков великого Светильника земли Русской, во время которого, кстати, непрерывно шла киносъемка. То же самое было и при вскрытии мощей святителей Митрофана Воронежского и Тихона Задонского.

До осени 1920 года по России было произведено 63 вскрытия мощей святых. Нетленные останки четырех святых были помещены в музеи. И только в восьми случаях при вскрытии мощей присутствовали “массы,” как называли большевики народ.

Секуляризация церковного имущества

Революция застала Церковь во всем ее внешнем блеске, великолепии и богатстве. Большевикам, не особенно обремененным моральными ограничениями, оставалось только взять это богатство.

“Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ являются народным достоянием” (Декрет).

При закрытии храма, храмовое имущество распределялось примерно таким образом:

а) все предметы из платины, золота, серебра, парчи, драгоценные камни шли в государственный фонд и передавались в распоряжение местных финансовых органов или органов Министерства культуры, если эти предметы находились на учете последних;

6) все предметы исторической, художественной, музейной ценности передавались Министерству культуры и предназначались для музеев;

в) иконы, облачения, хоругви, покрывала и т. д., имевшие специальное церковное назначение, могли быть переданы другому религиозному объединению;

г) колокола, мебель, ковры, люстры и т. д. зачислялись в государственный фонд и передавались местным финансовым органам или органам Министерства культуры, если они находились на учете последних;

д) и только переходящее имущество, не имеющее особой ценности, такое, как ладан, свечи, масло, вино, воск, дрова, уголь, в случае сохранения религиозного общества, после закрытия молитвенного здания, изъятию не подлежали.

За короткий срок Церковь была лишена всего, по всем правам принадлежащего ей, имущества.

До революции в Русской Церкви 39 специальных предприятий обеспечивали ее всеми необходимыми предметами, 23 предприятия производили иконы, 20 – церковную утварь, десятки фабрик и мастерских занимались изготовлением лампад, крестов и крестиков, кадильниц, хоругвий, парчовых облачений, различных сосудов, свечей, церковного вина, лампадного масла и т. д.

Большевики с азартом приступили к “реквизиции” этой привлекательной “сивухи,” как большевики называли религию и все, что с ней связано. П. Красиков, руководитель VIII Отдела НКЮ (заведовал “церковными делами,” в т. ч. и “отделением” Церкви от государства), отмечал в свое время, что за 1918–1920 гг. у Церкви были изъяты: все наличные денежные капиталы, все земли, все здания, включая сюда и храмы, большинство свечных заводов, аренд, лабазов, складов и т. д.

К лету 1920 года все основное имущество Церкви было “национализировано.” Только в Москве было изъято: 551 жилых домов, 100 торговых помещений, 52 школьных зданий, 71 богаделен, 6 детских приютов и 31 больница.

Были отобраны все предприятия и мастерские по изготовлению церковных предметов. Впредь религиозным объединениям запрещалось самим производить “предметы культа,” кресты, облачения и т. д. Религиозные общества не вправе были создавать свечные мастерские, иметь типографии.

Парадоксально, но в 1920 году приходы покупали свечи в... Совнархозе.

Ликвидация монастырей

На начало 1918 года в России было 1.253 монастыря, включая сюда, архиерейские дома (82), подворья (50), мелкие скиты (75).

“Операция” по ликвидации монастырей вылилась в 1918 году в разбойничий поход против них.

Весьма примечательный ответ был получен из Наркомъюста ярославским отделом по ликвидации церковных и монастырских имуществ на его запрос, может ли он самостоятельно производить обыски в храмах, а также в келиях монастырей “на предмет поисков благородных металлов.” – Разумеется можно, ответил Наркомъюст.

Монастырские храмы подлежали ликвидации “на общих основаниях.” Во многих губерниях была учреждена специальная должность “комиссара по монастырям.”

Комиссар был “полномочным представителем советской власти в монастыре, осуществлявшим административный и политический надзор за бытом и деятельностью монастырского населения,” т. е. фактически руководил всеми сторонами монастырской жизни.

В силу ряда не зависевших от большевиков обстоятельств, национализация монастырских имуществ и монастырей растянулась на несколько лет и завершилась в основном только в 1921 году, хотя первоначально власти намерены были осуществить ее в течение нескольких месяцев. К концу 1918 года сведения о ликвидации монастырей поступили только из нескольких губерний, в том числе из Костромской, где процесс этот начался еще до издания Декрета.

Обеспокоенный такой ситуацией, НКЮ в декабре “напомнил” губисполкомам, что в инструкции по проведению Декрета в жизнь предписывалось провести национализацию церковных (разумеется, и монастырских) имуществ в двухмесячный срок со дня ее опубликования (30 августа), а между тем от большинства исполкомов не поступило никаких сведений о “проведении этой акции.” Подстегнутая директивой центральной власти, местная власть засучила рукава.

Уже в начале следующего года Калужский отдел юстиции сообщил, что из всех 16 находящихся в пределах губернии монастырей и общин монахи и монахини выселены.

Курские власти также сообщали, что насельники монастырей выселяются из занимаемых ими помещений. Пермский губисполком всерьез запрашивал московское руководство, должен ли в дальнейшем вообще существовать институт монашества. Контекст запроса был таков, что если наверху считают, что “не должен,” то пермские большевики готовы руководствоваться именно таким мнением.

В Москве к середине года из большей части монастырей монахи и монахини были выселены. По решению Моссовета, все бывшие монастырские помещения должны были поступать исключительно в ведение Отдела народного образования. Но на практике они использовались в самых разных целях, чаще всего занимались учреждениями, “имевшими общеполезное значение.”

В Спасо-Андрониевском монастыре были устроены пролетарские квартиры.

Новоспасский монастырь превращен в концентрационный лагерь.

Страстной монастырь занят Военным комиссариатом.

В Кремлевском Чудовом монастыре разместился кооператив “Коммунист.”

“За активную контрреволюционную деятельность” была закрыта Троице-Сергиева Лавра в Сергиевом Посаде. Город переименован в Загорск.

К концу 1920 года в стране было ликвидировано 673 монастыря, в 1921 году – еще 49, т. е. всего – 722 монастыря. Насельники были выселены из монастырей на улицу.

В 287 из них расположились советские и военные (188) учреждения (помните постановление об “общеполезном значении?”).

Институт монашества, строившийся духовными усилиями тысяч подвижников на протяжении десяти веков, большевики разрушили в течение нескольких лет.

Изъятие церковных ценностей

Всеобщая политическая, экономическая и культурная разруха, в которую ввергли большевики Россию в результате революции, привела в 1921 году к небывалому доселе в истории России голоду в одном из богатейших районов страны – в Поволжье. Были случаи людоедства.

На 1 апреля из 32 миллионов населения района голодали 20.113.800 человек. Такая точная советская статистика настораживает, но будем исходить из нее, поскольку другой просто нет. Продовольственный дефицит пострадавших от голода районов Поволжья составлял 200 миллионов пудов, т. е. 3,2 миллиона тонн, зерна.

Где взять деньги? Капиталы “буржуев и помещиков” уже давно были изъяты и промотаны. Оставалась одна Церковь. Обессиленная, обворованная, истерзанная, но все же обладавшая еще огромными богатствами.

Декретом “об отделении” церковное достояние “национализировалось,” но тоже оставалось в пользовании церковных общин.

До издания декрета об изъятии власть на местах уже конфисковывала церковные ценности, но в целях наживы продавала церковное имущество тем же группам верующих, у которых оно было конфисковано. Опять же, хотя Церковь и грабилась, но драгоценные предметы оставались в ее ведении. Декретом “об отделении” церковное достояние “национализировалось,” но тоже оставалось в пользовании церковных общин.

И вот, 27 декабря 1921 года был издан декрет, по которому ценности, находившиеся в церквах и монастырях, уже просто изымались.

Это “законодательное беззаконие” явилось последовательным развитием основного “церковного” закона – Декрета. Первым (Декретом) церковные ценности, церковное достояние было “национализировано,” а вторым – изъято. Между этими двумя декретами, в 1920 году, прокатилась, так сказать, “неофициальная” волна изъятий.

Перед лицом голода Патриарх Тихон еще осенью 1921 года, то есть, до декрета большевиков об изъятии, выпустил специальное воззвание к верующим, призывая их к пожертвованиям в помощь голодающим, а духовенство – к содействию в этом. В короткий срок было собрано 9 миллионов рублей.

Процесс этот естественным путем должен был ускоряться и расширяться в будущем, и сомнений в этом ни у кого не было. Однако такое положение большевиков не устраивало. В Церкви они не хотели видеть союзницу в борьбе с голодом, они всегда видели в ней только врага. Одного из злейших. В феврале 1922 года выходит новый декрет – об изъятии церковных ценностей.

Вопрос о церковных ценностях был поставлен на самом высоком правительственном уровне. Теперь уже широко известно совершенно секретное письмо Ленина к членам Политбюро, в котором он с демонической хитростью предлагал использовать голод для решительного и окончательного разгрома Церкви.

“Чем большее число представителей... реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, – писал он в этом письме, – тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.”

Окончилась гражданская война, началась война с Церковью. Люди в кожаных тужурках вошли в храмы, чтобы силой изъять золотые и серебряные вещи, украшенные драгоценными камнями священные сосуды. Возбужденная и оскорбленная в своих лучших чувствах, народная толпа бросилась на защиту этих ценностей. Звон набата, вопли женщин, стрельба и кровь – таков аккомпанемент изъятию.

И Патриарх Тихон, который в особом послании допускал возможность использования для помощи голодающим драгоценных церковных вещей, не имеющих сакраментального значения (подвески, цепи, браслеты, ожерелья, золотые и серебряные оклады икон и т. п.), Патриарх Тихон, который только что сам призывал к пожертвованиям, видя как насильственно отнимается у Церкви ее священное достояние, как святотатственно совершается то, что Церковь могла и желала сделать сама, 28 февраля, т. е. буквально вслед за Декретом об изъятии, издает новое Послание, в котором призывает к защите церковного достояния.

С аналогичным призывом обратился Московский архиепископ Никандр (Феноменов). Благочинным епархии он дает распоряжение:

“Ценностей не отдавать, в комиссию по изъятию своих представителей не выбирать, в случае прибытия представителей советской власти для изъятия, явиться всем незанятым членам общины для отстаивания церковного имущества.”

Начались столкновения между мирянами, прихожанами и комиссиями по изъятию. Столкновения принимали все более жестокий характер, появились жертвы со стороны верующих, но случалось, что и некоторые члены комиссии подвергались насилию, были, редкие правда, случаи их убийства.

По сообщению советской прессы, в связи с изъятием церковных ценностей по России произошло 1414 кровавых эксцессов.

Почти полторы тысячи кровавых столкновений, десятки тысяч человеческих жизней! Таков итог насильственной меры по спасению голодающих Поволжья, которых так и не накормили большевики, и которые так и умирали, не дождавшись от них куска хлеба. Лилась кровь того самого народа, во имя которого, якобы, совершалось насилие.

Самым напряженным месяцем, на который приходится большинство кровавых событий в связи с изъятием, был март 1922 года. Возмущение народа действительно было велико. Возмущение изъятием. Всего по республике в связи с изъятием было организовано около 250 судебных дел. Из общего количества всех, привлеченных к ответственности и расстрелянных, священнослужители составляли только одну треть. Таким образом, сопротивление при изъятии оказывал властям в основном сам народ.

* * *

Небезынтересно представить в цифрах масштабы операции по изъятию церковных ценностей, которая в общей сложности длилась полтора года.

Во время “неофициальной” волны изъятия, в 1920 году, у Церкви было отнято 7.150.000.000 рублей. Это на территории, не включающей Украину, Кавказ и Сибирь.

И все же в Церкви оставались еще немалые ценности. Было подсчитано (большевики любили до последних своих дней считать церковные средства):

а) вели собрать ценности из всех существовавших тогда в республике храмов, то ими можно было загрузить поезд длиной в 7 верст;

в) если бы все церковные богатства того времени (золото, платина, бриллианты и другие драгоценные камни) перевести в серебро, то получилось бы 525 тысяч пудов т. е. 8.400 тонн.

34 пуда золота, 23.998 пудов серебра,

82 пуда 10 фунтов прочих ценных металлов,

33.456 штук бриллиантов и алмазов,

10 фунтов 76 золотников (1/96 часть фунта) жемчуга,

72.383 штуки прочих драгоценных камней,

золотых монет на 1.595 тыс. рублей,

серебряных монет на 19.064 тыс. рублей,

49 пудов 24 фунта вещей с драгоценными камнями.

В целом, “операция” по изъятию церковных ценностей к сентябрю 1922 года принесла большевикам трудно представимую, фантастическую сумму в 8.000.000.000.000 рублей (фантастическую даже с учетом девальвации рубля, которая достигала 200%).

золота – 26 пудов 8 фунтов 36 золотников,

серебра – 24.565 пудов 9 фунтов 51 золотник,

серебряных монет – 229 пудов 34 фунта 66 золотников,

изделий с жемчугом – 2 пуда 29 золотников,

бриллиантов и других драгоценных камней – 1 пуд 34 фунта 18 золотников.

Говоря на эту тему, мы не должны забывать о международных проявлениях солидарности с голодающим русским народом.

Только американская благотворительная организация (АРА) раздала в России продуктов питания и товаров на сумму в 66 миллионов долларов.

На все изъятые у Церкви ценности большевики купили за границей только “3 миллиона пудов (т. е. всего 48 тысяч тонн) хлеба и некоторое количество других продуктов питания.”

Церковные ценности, по максимальному подсчету, использовались на нужды голодающих не более чем 0.6 процента! Куда же они подевались?

Где Евангелие, пожертвованное Натальей Нарышкиной Большому Успенскому собору, которое Екатерина II оценила в 2 миллиона рублей?

Где оклад из чеканного золота и серебра пятиярусного иконостаса из Троицкого собора Сергиевой Лавры? Теперь уже мало кто знает, что такой вообще существовал.

Где две митры из Киево-Печерской Лавры, каждая из которых оценивалась в 50.000.000 рублей?

Ответа на эти и многие другие вопросы нет, как не было его (тем более) и в время.

Наиболее вероятное предположение, что все эти ценности пошли на личные нужды ленинской камарильи, содержание огромной армии, подготовку мировой революции, вознаграждение зарубежным друзьям Ленина и большевиков и спекулятивную продажу на Запад, где до сих пор устраиваются фантастические аукционы наших церковных сокровищ.

Репрессии в связи с изъятием

На основании сопротивления изъятию церковных ценностей, советская власть начала широкую волну судебных процессов над священнослужителями. Сопротивление изъятию оказалось весьма удобным поводом для привлечения к суду любого нежелательного представителя Церкви. Патриарх Тихон не мог быть оставлен в стороне.

11 апреля 1922 года он, вместе с управляющим Московской епархией архиепископом Никандром (Феноменовым), заведующим патриаршей канцелярией Гурьевым и Новгородским митрополитом Арсением (Стадницким) были привлечены к уголовной ответственности.

В ночь на 19 мая Патриарха перевезли в Донской монастырь и под охраной, в полной изоляции от внешнего мира, его заключили в небольшой квартирке над монастырскими вратами (раньше в ней проживали архиереи, находившиеся на покое). Только один раз в сутки, в полдень, заключенному Патриарху позволяли выйти на балкон. И каждый раз при этом он видел вдали группы людей, склонявших головы при его появлении. Он издали благословлял их. В таких условиях Патриарху всея Руси предстояло пробыть ровно год.

26 ноября здесь было совершено покушение на жизнь Патриарха. распорядилась так, что под пулю убийц попал его келейник Яков Полозов. Он похоронен, кстати, рядом с Патриархом, в Донском монастыре в Москве. Их разделяет лишь храмовая стена.

Почти в течение года без суда и следствия Патриарха держали под арестом. 12 раз допрашивали. Его обвиняли по семи статьям уголовного кодекса сразу – 59, 62, 69, 72, 73, 119, 120. Ему инкриминировали в вину все полторы тысячи кровавых эксцессов, происшедших в результате насильственного изъятия церковных ценностей. 3 мая 1923 года Патриарха перевезли в ГПУ на Лубянку. В течение 30 дней, пока его здесь содержали, с ним вел регулярные “беседы” Е. Тучков (спец от ГПУ по религиозным делам).

23 июня Патриарх был освобожден. Мы не знаем всех обстоятельств его освобождения. Но ясно одно: это освобождение значило не много. Во-первых, он был освобожден в порядке частной амнистии, а во-вторых, – еще мрачнее: борьба с Церковью не оканчивалась.

“Советская власть не прекратит борьбу, пока противник не будет разгромлен и обессилен до конца.”

После столкновений, которые произошли в ряде московских храмов в марте-апреле (в связи с изъятием церковных ценностей), начались аресты среди московского духовенства. Несколько дней спустя после Благовещения арестованы:

протоиерей Е. Соколов, настоятель храма Николы Явленного на Арбате, благочинный храмов центрального района Москвы, протоиерей Заозерский, настоятель храма Параскевы Пятницы, благочинный церквей Замоскворецкого округа, благочинный прот. А. Добролюбов и многие другие.

26 апреля в помещении Политехнического музея начался этот громкий процесс по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Москве. Дело вел революционный трибунал под предводительством Бека.

На скамье подсудимых – 17 человек разных сословий и положения. Рядом с известными священнослужителями – инженер и декадентский поэт, старый профессор-юрист и 22-летняя девушка. Приговор был объявлен в воскресенье 7 мая в 2 часа дня:

протоиерей А. Заозерский (42 года),

протоиерей А. Добролюбов (56 лет),

протоиерей X. Надеждин (56 лет),

В. П. Вишняков (50 лет),

А. П. Орлов (40 лет),

С. И. Фрязинов (42 года),

Μ . Η . Телегина (46 лет),

В. И. Брусилова (22 года),

С. Ф. Тихомиров (57 лет) и

Μ . Η . Розанов (43 года)

приговорены к высшей мере “социальной защиты” – расстрелу. Да еще с конфискацией имущества. В итоге (после кассации): трое были оправданы, трое были приговорены к различным срокам заключения. Четверо: прот. Заозерский, М. Розанов, В. Вишняков и А. Орлов были расстреляны.

29 мая митрополит Петербургский Вениамин (Казанский), вернувшись после богослужения в Александро-Невскую Лавру, где он проживал, застал у себя “гостей:” следователя, агентов и охрану. У него произвели обыск, тщательный, но с революционной точки зрения безрезультатный.

Тем не менее, митрополиту было объявлено, что против него и еще некоторых лиц возбуждено уголовное дело в связи с сопротивлением изъятию церковных ценностей и что он с этого момента находится под домашним арестом. Через 2 или 3 дня его увезли в дом “предварительного заключения,” где он находился все дальнейшее время, до своей мученической кончины. “Судебное” дело покатилось по уготовленным рельсам советского “правосудия.”

Кроме митрополита по “делу” было привлечено большинство членов “Правления общества православных приходов,” настоятели почти всех храмов Петрограда, профессора Духовной Академии, Богословского института и Университета, члены причтов и просто люди, “разного чина и звания,” попавшиеся под руку большевикам во время уличных беспорядков при изъятии церковных ценностей. Всего – 87 человек.

митрополит Вениамин,

епископ Ладожский Венедикт (Плотников),

настоятель Троице-Сергиева подворья архим. Сергий (Шеин),

настоятель собора, ректор Богословского института, прот. Богоявленский,

настоятель Казанского собора прот. Н. Чуков (впоследствии митрополит Ленинградский Григорий), настоятель Исакиевского собора прот. Чельцов, профессор Военно-юридической академии прот. Н. Огнев, П. Новицкий, И. Ковшаров, Н. Елагин.

Остальные обвиняемые были приговорены к тюремному заключению на разные сроки. Шести подсудимым после кассации расстрел заменили долгосрочным тюремным заключением. Митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Новицкий и Ковшаров были расстреляны в ночь на 13 августа в нескольких верстах от Петрограда. Судебный процесс над 87 человеками с момента возбуждения дела до вынесения приговора с десятью расстрельными исходами занял у большевиков всего два месяца. Но бывали случаи и более “оперативные.”

21 октября арестован и выслан в Семипалатинск викарий Петроградской епархии епископ Ямбургский Алексий (Симанский). Это событие из жизни будущего Патриарха до недавнего времени не упоминалось ни в одной его биографии.

2 ноября в Москве начался второй крупнейший судебный процесс над 116 обвиняемыми (“процесс второй группы церковников”). Обвинитель требовал смертной казни всем наиболее активным подсудимым.

Зимой 1922–1923 гг. по всей территории страны шли нескончаемые судебные процессы над “церковниками.” В “судебно-юридической” части выработался трафарет: за сопротивление изъятию церковных ценностей. Привлекался обычно местный архиерей, а для пущей “полноты” церковной –10–12 почтенных священников и наиболее активных мирян. В короткий срок ревтрибуналы рассмотрели, как указывалось выше, 250 дел по обвинению в оказании сопротивления изъятию ценностей. В одном Петрограде за полтора весенних месяца создали 41 такое “дело.”

Заканчивались эти процессы обязательными расстрелами. А. Введенский в одном из своих выступлений приводил “свежий” случай, когда в результате столичного “судебного” разбирательства к высшей мере были приговорены сразу 11 священников.

Значительная часть русского духовенства в 1922–23 годах была расстреляна или заключена в тюрьмы. Многих мучеников мы не знаем даже по именам. Но все-таки есть некоторые цифры:

99 мучеников Архангельских.

84 мученика Астраханских.

41 мученик Барнаульские.

29 мучеников Бобруйских.

72 мученика Владикавказских.

27 мучеников Вологодских.

97 мучеников Донских.

29 мучеников Екатеринбургских.

69 мучеников Екатеринодарских.

92 мученика Екатеринославских.

54 мученика Иваново-Вознесенских.

24 мученика Казанских.

72 мученика Костромских.

44 мученика Крымских.

68 мучеников Курских.

49 мучеников Минских.

61 мученик Могилевские.

36 мучеников Московских.

68 мучеников Нижегородских.

68 мучеников Новгородских.

191 мучеников Одесские.

19 мучеников Омских.

78 мучеников Орловских.

42 мученика Пермских.

36 мучеников Петроградских.

124 мученика Полтавские.

31 мученик Псковские.

61 мученик Самарские.

52 мученика Саратовских.

12 мучеников Семипалатинских.

47 мучеников Симбирских.

62 мученика Смоленские

139 мучеников Ставропольских.

36 мучеников Таганрогских.

41 мученик Тамбовские.

94 мученика Тверские.

61 мученик Тульские.

49 мучеников Уральских.

28 мучеников Уфимских.

98 мучеников Харьковских.

20 мучеников Челябинских.

78 мучеников Черниговских.

37 мучеников Черноморских.

Только в 1922 году было расстреляно более 8 тысяч духовных лиц – священников, монахов и монахинь. А как скоро духовные лица среди осужденных составляли одну треть (остальные – народ), то получаем, что за сопротивление изъятию в этом году было уничтожено не менее 25 тысяч человек.

С начала декретированного изъятия церковных ценностей, и в течение всего 23-го года тюремную чашу пьет митрополит Петр (Полянский), будущий местоблюститель Патриаршего престола.

В первых числах октября арестован ближайший помощник Патриарха Тихона архиепископ Илларион (Троицкий). Сидел в ярославской тюрьме, известной под названием “коровник.” Ему уже не суждено было увидеть свободы.

Обновленческий раскол

В бурные весенние месяцы 1922 года в Петрограде оформляется так называемая “Петроградская группа прогрессивного духовенства.”

29 марта 12 священников выступили в “Правде” с заявлением, в котором в связи с изъятием церковных ценностей заняли позицию, весьма импонирующую советской власти. С этого времени группа, при явной поддержке большевиков, начинает быстро приобретать все большую и большую силу.

12 мая, через несколько дней после большого московского “судебного” процесса, в 11 часов вечера, в Троицкое подворье, где в заключении находился патриарх Тихон, в сопровождении двух работников ГПУ, вошли четверо священников:

А. Введенский (Петроград), В. Красницкий (Петроград), А. Белков (Петроград) А. Калиновский (Москва).

Сославшись на только что закончившийся процесс, в результате которого было вынесено 10 смертных приговоров, кровь невинных жертв эта группа ничто же сумняшеся возложила на патриарха.

Свящ. Калиновский отметил, что с именем патриарха вообще связано вовлечение Церкви в контрреволюционную деятельность. Пунктами “обвинения” патриарха были:

2) посылка Николаю Романову в Екатеринбург через епископа Гермогена благословения и просфоры;

4) рукоположение в священный сан лиц определенно монархического настроения.

Исходя из этого, группа потребовала от патриарха немедленного созыва Поместного Собора, а до соборного решения – полного отстранения патриарха от управления Церковью.

После некоторого раздумья, патриарх подписал письмо Калинину (председателю ВЦИК) о временной (на период своего заключения) передаче своей власти до Поместного Собора одному из митрополитов – Вениамину или Агафангелу (митроп. Агафангел должен был вскоре возвратиться из ссылки).

“Я всегда смотрел на патриаршество, как на крест; если удастся когда-нибудь от него освободиться, буду благодарить Бога,” – заметил он при этом. Однако события развернулись иначе.

На следующий день, 13 мая, в “Известиях” была опубликована Декларация “Живой Церкви”, которую подписали епископ Антонин (Грановский), 8 священников и псаломщик Стадник. Ее можно считать первым программным документом, подписанным совместно московскими, петроградскими и саратовскими обновленцами. “Верующим сынам Православной Церкви России” – был озаглавлен этот документ.

В Декларации говорилось о контрреволюционных выступлениях церковных верхов, об ответственности Патриарха Тихона “за пролитие крови” при изъятии церковных ценностей, провозглашалось требование немедленного созыва Собора:

“Мы считаем необходимым немедленый созыв Поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении Церковью и об установлении нормальных отношений между нею и советской властью. Руководимая высшими иерархами гражданская война Церкви против государства должна быть прекращена.”

15 мая обновленцы были тепло приняты Калининым, которому изложили текущее церковное положение. Калинин не взял на себя передачу церковной власти в контексте предыдущей резолюции патриарха, лукаво сославшись на то, что “советская Конституция предусматривает отделение Церкви от государства.”

16 мая состоялась вторая встреча петроградских обновленцев с патриархом. Выслушав сообщение Красницкого об ответе Калинина, патриарх тут же написал письмо митроп. Агафангелу с предложением принять на себя высшую церковную власть.

“Вследствие крайней затруднительности в церковном управлении, – говорилось в резолюции Патриарха, – возникшей от привлечения меня к гражданскому суду, почитаю полезным для блага Церкви поставить Ваше Высокопреосвященство во главе церковного управления до созыва Собора. На это имеется и согласие гражданской власти, а потому благоволите прибыть в Москву без промедления.”

Красницкий на следующий день выехал в Ярославль для переговоров с митроп. Агафангелом.

18 мая, в отсутствие Красницкого, одного из ведущих деятелей обновленчества, состоялось третье и последнее свидание обновленческих активистов с Патриархом. Они вручили Патриарху документ, в котором, ссылаясь на временное отсутствие всякого церковного управления (Патриарх отошел от власти, а его заместитель еще не принял власть), они испрашивали благословение на открытие временной Канцелярии Патриарха (разрешение большевицкой власти на этот шаг у них уже было) с участием находящихся на свободе в Москве святителей. В поданной ими Патриарху докладной записке говорилось:

“Ввиду устранения Вашего Святейшества от управления Церковью, впредь, до созыва Собора, с передачею власти одному из старейших иерархов, фактически сейчас Церковь осталась без всякого управления. Это чрезвычайно губительно отражается на течении наличной церковной жизни, московской в частности, порождая этим чрезмерное смущение умов.

Мы, нижеподписавшиеся, испросили разрешение государственной власти на открытие и функционирование Канцелярии Вашего Святейшества. Настоящим мы сыновне испрашиваем благословения Вашего Святейшества на это, дабы не продолжалась пагубная остановка дел по управлению Церковью. По приезде Вашего Заместителя, он тотчас же вступит в исполнение своих обязанностей. К работе в Канцелярии мы привлекаем временно, впредь до окончательного сформирования Высшего Церковного Управления под главенством Вашего Заместителя, находящихся на свободе в Москве Святителей.”

Патриарх наложил не нем следующую резолюцию: “Поручается поименованным ниже лицам (т. е. членам этой “делегации”) принять и передать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Наумова, а по московской епархии – Преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия – Преосвященному Леониду, епископу Вернинскому, при участии столоначальника Невского....”

“Неизвестно, по чьей инициативе произошло это третье свидание с патриархом. Видимо, по инициативе А. И. Введенского, но именно в результате этой встречи появилась юридическая возможность сформировать новое Высшее Церковное Управление. Оно и было сформировано в тот же день. 18 мая 1922 года родилась на свет новая церковная власть, признанная лишь частью верующих. Церковный раскол в этот день стал фактом” (А. Левитин-Краснов).

Вечером в одном из номеров гостиницы, где остановился Введенский, состоялось первое собрание нового “управления.” Видимость законности этому собранию придавал присутствовавший здесь епископ Вернинский Леонид. Был, кстати, и бывший обер-прокурор Синода при Временном правительстве В. Львов, ставший “сменовеховцем” и вернувшийся из-за границы в Москву.

Были “распределены портфели”:

1. Председатель Управления – епископ Леонид,

2. Заместители председателя – Введенский и Красницкий,

3. Члены ВЦУ – Калиновский и Белков (в августе Калиновский вышел из ВЦУ, снял с себя сан и стал профессиональным антирелигиозником).

На другой день Патриарх был переведен в Донской монастырь, а новое Управление обстроилось в Троицком подворье. ВЦУ возглавил архиеп. Антонин (Грановский).

Не без сильного давления советской власти к обновленцам примкнул ряд епископов: Иваново-вознесенский Иерофей, Тульский Виталий (будущий обновленческий Первоиерарх). Но беспокоила обновленцев мощная Петроградская епархия.

Введенский, откомандированный в Петроград, явился 25 мая к митроп. Вениамину и показал ему удостоверение ВЦУ о том, что он является полномочным членом ВЦУ по делам Петроградской епархии.

Митроп. Вениамин обратился к петроградской пастве с посланием (28 мая), в котором сообщал о появлении в Церкви узурпаторов власти, которые “ставят себя в положение отпавших от общения со святой Церковью, доколе не принесут покаяния перед своим епископом. Таковому отлучению подлежат и все присоединяющиеся к ним.”

Таким образом, митроп. Вениамин отлучает Введенского и иже с ним от Церкви. Призвав самочинников к покаянию и предупредив епархию об угрожающей опасности, митроп. Вениамин призвал, в случае прекращения деятельности подлинного Высшего Церковного Управления, перейти к самоуправлению епархий.

“По учению Церкви, – гласило послание, – епархия, почему-либо лишенная возможности получить распоряжение от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом. Епархиальный епископ есть глава епархии. Епархия должна быть послушна своему епархиальному епископу и пребывать в единении с ним. “Кто не с епископом, тот не в Церкви,” – говорит мужеапостольный Игнатий Богоносец....”

На следующий день его арестовывают. При аресте присутствовал и Введенский, явившийся принимать канцелярию митрополита. В обязанности управляющего Петроградской епархией вступил викарный епископ Ямбургский Алексий (Симанский, будущий патриарх). Тотчас после вступления в должность, епископ Алексий был вызван в ГПУ и ему был предъявлен ультиматум: либо трое отлученных священников будут восстановлены в своих правах, либо митрополит будет расстрелян.

4 июня, в праздник Святой Троицы, было распространено воззвание епископа Алексия, которым восстанавливалось общение отлученных с Церковью.

“...Ввиду исключительных условий, в какие поставлена Промыслом Божиим Церковь Петроградская, и не решаясь подвергнуть в дальнейшем мира церковного каким-либо колебаниям, я, призвав Господа и Его небесную помощь, имея согласие Высшего Церковного Управления, по преемству всю полноту власти замещаемого мною Владыки Митрополита, принимая во внимание все обстоятельства дела, признаю потерявшим силу постановление Митрополита Вениамина о незакономерных действиях прот. А. Введенского и прочих упомянутых в послании Владыки Митрополита лиц и общение их с церковью восстановленным...”

ВЦУ поспешило своим постановлением лишить митрополита священного сана и монашества. Ни один акт обновленческого руководства не оттолкнул православные массы от обновленчества, так как этот.

Несмотря на историю со снятием анафемы, епископ Алексий, поставленный перед ультиматумом Красницкого 24 июня, отказался признать ВЦУ и тут же письменно заявил о снятии с себя обязанностей управляющего Петроградской епархией. А в августе и он был сослан в ссылку. Но его послание сделало свое дело, расчистив путь обновленцам.

20 июня митроп. Сергий Нижегородский (тоже будущий патриарх) публикует в журнале “Живая Церковь” (обновленческий журнал, начавший выходить в эти месяцы) воззвание, в котором призывает верующих как своей, так и других епархий последовать его примеру и признать ВЦУ единственной, канонической, законной, верховной церковной властью.

“Мы, Сергий (Страгородский), митрополит Владимирский и Шуйский, – говорилось в послании, – Евдоким (Мещерский), архиеп. Нижегородский и Арзамасский, и Серафим (Мещеряков), архиеп. Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Временного Церковного Управления, заявляем, что целиком разделяем мероприятия Церковного Управления, считаем его единственной канонически законной Верховной церковной властью, и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными.

Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви, как вверенных нам, так и других епархий.”

Разрушительное значение этого послания трудно переоценить. В отсутствие многих видных иерархов, митроп. Сергий, бывший ректор Петербургской академии, “член всех Синодов,” маститый архиерей, пользовавшийся репутацией выдающегося богослова и канониста, – был образцом поведения для многих, в особенности молодых, архиереев и священников.

Митроп. Мануил (Лемешевский), сторонник и почитатель митроп. Сергия, впоследствии писал в своем “Словаре епископов:” “Мы не имеем права скрыть от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале “Живая Церковь” письма-воззвания трех известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: “Если же мудрый Сергий признал возможным подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру.”

В свете таких событий тем с большей силой народ возлагал надежды на действительного (согласно патриаршей резолюции) главу Русской Церкви, митроп. Агафангела.

Получив известие о назначении его заместителем патриарха, митроп. Агафангел в течение месяца не подавал о себе никаких вестей. Такое поведение митрополита действительно было странным, если не знать, что в течение месяца велись секретные переговоры между Е. А. Тучковым и митрополитом Агафангелом. Е. А. Тучков, которого ВЦУ считало своей главной опорой, в переговорах с митрополитом выражал желание как можно скорее отделаться от этого несолидного учреждения и поддержать Агафангела.

Однако, и от Агафангела ожидался ряд уступок; он должен был заявить об отходе от политической линии патриарха Тихона. После месячных переговоров, видя, что дело не сходит с мертвой точки, митрополит Агафангел 18 июня неожиданно обратился к Русской Церкви с воззванием, отпечатанным в какой-то подпольной типографии и очень быстро разошедшимся по Москве и по другим городам.

В послании, в частности, говорилось:

“...Я предполагал немедленно вступить в отправление возложенного на меня служения Церкви и поспешить в Москву, но вопреки моей воле, по обстоятельствам от меня не зависящим, я лишен и доныне возможности отправиться на место служения...

Возлюбленные о Господе Преосвященные Архипастыри!

Лишенные на время высшего руководства, Вы управляйте теперь своими епархиями самостоятельно, сообразуясь с Писанием, священными канонами; впредь до восстановления Высшей Церковной власти окончательно решайте дела, по которым прежде испрашивали разрешения Святейшего Синода, а в сомнительных случаях обращайтесь к нашему смирению...”

В послании также говорилось, что власть, принятая на себя ВЦУ, – незаконна. Это было, возможно, самое неприятное для советской власти. Тучков был ошеломлен. Ошеломлено было и ВЦУ. Митроп. Агафангел был тут же арестован и отправлен в ссылку в Нарымский край.

Этим же летом внутри обновленческого движения оформляется самостоятельная так называемая “Живая Церковь,” которую возглавил свящ. В. Красницкий. Первоначально так назывался журнал (название придумал Калиновский), но вскоре этим именем (живоцерковники) стали называть все обновленческое движение.

Лозунги “Живой Церкви:”

а) белый епископат (8 октября появится первый женатый епископ – митроп. Томский и Сибирский Петр Блинов),

6) пресвитерское управление,

в) единая церковная касса.

По мысли Красницкого, структура “Живой Церкви” должна была напоминать коммунистическую партию и быть как бы ее филиалом среди духовенства.

Несмотря на очевидно непривлекательные принципы “Живой Церкви,” она в течение одного года вовлекла в свое подчинение более 60 православных епископов.

По стране начинала катиться новая волна арестов тех епископов, кто не признавал ВЦУ. Приговор обычно так и гласил: “За сокрытие (или сопротивление изъятию) церковных ценностей, контрреволюционную деятельность и гонение на сторонников Живой Церкви...”

На места арестованных рукополагались новые епископы. В течение 11 месяцев, например (с 3 июня 1922) года, было рукоположено 53 новых епископа.

С 6 по 17 августа в Москве проходил Первый Всероссийский Съезд группы “Живая Церковь.” В первый же день съезда управляющий Московской епархией епископ Леонид переводится (по воле ВЦУ) в Пензу и исчезает с исторической сцены. На Московскую кафедру назначается архиеп. Антонин и вскоре возводится в сан митрополита.

Съезд живоцерковников послужил толчком к расколу обновленцев. 25 августа в недрах обновленческого движения владыка Антонин создает новую группу, названную им “Союз церковного возрождения,” с центром в Заиконоспасском монастыре и печатает программу этой группы. Вскоре были образованы и другие обновленческие группы, в частности: Свободная Трудовая Церковь (Москва) и Союз религиозно-трудовых общин (Петроград).

В сентябре большевики начинают невиданную доселе антирелигиозную кампанию, которая показала, что им одинаково враждебны и патриаршая, и обновленческая позиции. В выступлении Скворцова-Степанова была изложена программа: отрыв масс от всякого духовенства и от всякой религии.

5 сентября обновленческая группа в Петрограде и ряде других городов перешли на сторону eп. Антонина. В конце сентября в Москве был достигнут “консенсус:” Красницкий, который к этому времени занимал диктаторскую позицию, пошел на уступки. В ВЦУ, возглавляемом еп. Антонином, оказались равномерно представленными все обновленческие группировки. В состав членов ВЦУ были введены митроп. Сергий и архиеп. Евдоким, возведенный в митрополиты. Но единство оказалось непрочным. На почве подхода к вопросу о белом епископате от Антонина откололась новая группа под названием “Союз общин древле-апостольской Церкви” (“Содац”) во главе с Введенским.

В сентябре же в Петрограде произошло событие, которое на многие годы предвосхитило будущее положение Русской Церкви. Поняв, что “медовый месяц” советской власти с обновленцами позади, петроградские викарии Алексий и Николай подают в Смольный заявление, в котором осуществлена попытка соединить политическую лояльность по отношению к советской власти со стремлением следовать действующим церковным канонам.

Безоговорочно признавая большевиков и так же безоговорочно отрицая каноничность ВЦУ, епископы объявляют о создании автокефальной Петроградской Церкви и просят зарегистрировать ее в Петросовете. Епископ Алексий был старше по хиротонии, но вскоре он переселился на три года за Урал в Семипалатинск, и главным деятелем автокефалии стал епископ Николай. Вокруг него объединились все православные люди Петроградской епархии. Примеру петроградцев последовали другие епархии и объединения епархий.

Вскоре, как и следовало ожидать, епископ Николай был арестован и выслан в Коми-зырянский край. После бурных осенних событий, едва не приведших к центробежному разлету отдельных обновленческих группировок, было достигнуто молчаливое перемирие до созыва Поместного Собора. Обновленчество, несмотря на внутренние противоречия, раздиравшие его на части, с помощью советской власти успело захватить внешне прочные позиции во многих епархиях.

В апреле 1923 года по стране прошли епархиальные собрания, избравшие 500 делегатов на предстоящий Собор. Единства, которого ожидала советская власть, на Соборе не получилось. Помимо уже упоминавшихся обновленческих групп (“Живая Церковь,” “СОДАЦ” и “Возрождение”) на Соборе были представлены еще две: Сибирская “Живая Церковь” и украинские живоцерковники, требовавшие себе автокефалии.

Собор (его называли “Вторым Всероссийским”) открылся 29 апреля в храме Христа Спасителя. Состав членов Собора:

всего – 476 человек, из них:

287 были избраны от епархий,

139 человек назначены ВЦУ, среди назначенных – 62 архиерея,

56 епархиальных уполномоченных ВЦУ,

70 – от Центральных Комитетов различных обновленческих групп и членов ВЦУ,

32 – от “Живая Церковь,”

20 – от ЦК “СОДАЦ,”

12 – от ЦК “Возрождение,”

6 членов ВЦУ,

1 – проф. Б. Титлинов – представитель богословских наук.

Из 74 епархий были представлены 72.

Повестка Собора, помимо текущих вопросов, состояла из 10 пунктов:

1 . Открытие, выборы президиума, утверждение регламента и повестка дня. Заслушание приветствий.

2 . Доклад об отношении Православной Российской Церкви к социальной революции, советской власти и патриарху Тихону.

3 . Вопрос о белом епископате.

4 . Вопрос о мощах.

5 . Вопрос о монашестве и монастырях.

6 . Реформа календаря.

7 . Проект административного устроения и управления в Российской Православной Церкви.

8 . Выборы во Всероссийский Центральный Орган Управления.

9 . Информационные доклады представителей обновленческих групп о реформах церковной жизни, выдвигаемых группами на предмет обсуждения и рассмотрения их следующей сессией настоящего Собора.

Среди многочисленных решений Собора выделим несколько:

1. Анафематствование патриархом Тихоном советской власти считать не имеющим никакой силы.

3. Отныне Церковь должна управляться соборно.

День принятия этих решений, особенно второго пункта, можно считать днем начала смерти обновленчества. Примечательна резолюция патриарха Тихона на решении Собора, которое отвезли ему (заключенному) лидеры обновленчества в этот же день: “Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон.”

Свою работу Собор закончил 9 мая молебном, где впервые прозвучало странное многолетие: “Стране Российской и правительству ее, устрояющему судьбу народа по правилам труда и общего благополучия.”

Для подкрепления своего “канонического” фундамента обновленцы прибегли к помощи Восточных Патриархов. Трагическое положение Вселенского Престола, подвергавшегося жесточайшим репрессиям со стороны правительства Кемаля Ататюрка, вынуждало Константинопольских Патриархов и тесно с ними связанных глав других Восточных Церквей попытаться идти проторенным путем, добиваясь политической поддержки от русского правительства. Обновленцы обещали такую поддержку выхлопотать и всячески приподнимали авторитет Восточных патриархов, признавших обновленческий Синод единственным законным возглавлением Русской Церкви, а патриарха Тихона – виновником церковной разрухи, сам же институт патриаршества, как родившийся в ненормальных условиях революционной эпохи, – неуместным и вредным для Русской Церкви.

Над Православной Церковью в 1923 году нависла реальная опасность “разбойничьего” Вселенского Собора, на котором должны были доминировать советские обновленцы. В 1927 году, когда все препятствия к созыву дважды назначаемого и откладывавшегося “Вселенского Собора,” казалось, были устранены, произошло (11 июля) сильное землетрясение в Иерусалиме и его окрестностях, вынудившее Иерусалимского патриарха отказаться от участия в подготовке Собора, и он был вновь отложен на неопределенное время.

И все же поддержка обновленцев Восточными патриархами была одним из величайших духовных бедствий, обрушившихся на Русскую Церковь.

Казалось, после закрытия Собора положение обновленцев стабилизировалось. Но одно событие повернуло течение церковной жизни в совершенно неожиданную сторону.

Событие это, справедливо воспринятое верующими, как чудо, – освобождение 25 июня 1923 года патриарха Тихона.

Под давлением мирового общественного мнения, разбуженного от эгоистического равнодушия прежде всего настойчивыми усилиями предстоятелей инославных Церквей – Католической и Англиканской – гражданская власть отказалась от замысла повторить с патриархом Тихоном то, что было сделано с митрополитом Вениамином. Патриарх, вместо расстрела, был неожиданно освобожден из-под стражи.

Условием этого вынужденного освобождения было выставлено заявление патриарха об изменении отношения к советской власти с “враждебной” на “лояльное.”

Патриарх Тихон это условие принял, публично объявив о своем “раскаянии” в прежней “антисоветской деятельности.” Одних это решение смутило, другие восприняли его с чувством облегчения. Главное же – патриарх Тихон никого не предал, ничем не нарушил духа любви церковной, сохранил верность соборным постановлениям, никому в Церкви не навязывая, методами прямого или косвенного принуждения, свою личную политическую ориентацию.

Призвав Церковь к аполитичности, понимаемой им уже не как свобода политической деятельности членов Церкви, а как полная и безропотная покорность наличной гражданской власти, он осудил политическое воззвание Карловацкого Собора, от имени Русской Церкви провозгласившего необходимость восстановления в России монархического строя. Однако никакими силами советская власть не смогла добиться от него запрещения карловацких епископов в священнослужении, ибо такое запрещение было бы нарушением соборного постановления, отменившего церковные наказания по политическим мотивам.

Внутренняя архиерейская оппозиция, т. н. “даниловская,” также не вызвала со стороны патриарха никаких актов прещения, хотя глава оппозиции – выдающийся иерарх, долгое время бывший ректором Московской Академии, пользовавшийся высоким авторитетом среди епископов и духовенства, – архиепископ Феодор (Поздеевский) не только не одобрял слишком компромиссную, по его мнению, политическую ориентацию патриарха, но и отказался принять от него назначение управляющим Петроградской епархией. Более того, архиеп. Феодор объединил вокруг себя группу иерархов, оказывавшую своим авторитетом заметное влияние на Русскую Церковь в направлении большей непримиримости к советской идеологии и поползновениям обновленцев под видом “объединения” заразить своим духом всю Русскую . Отношение патриарха к даниловской группе показывает, что он по-прежнему признавал за всеми право руководствоваться в вопросе отношения к советской власти своей собственной совестью.

Возвращение патриарха Тихона к церковному управлению было тяжелым ударом для обновленчества, от которого оно уже не смогло оправиться. Верующий русский народ массами покидал этих лжепастырей, запятнавших себя иудиным грехом, и объединялся вокруг своего патриарха-исповедника.

Тем не менее, обновленчество представляло собой еще мощную организацию, продолжавшую пользоваться поддержкой властей. Поддержка эта выражалась прежде всего в так называемой “легализации,” которой обновленцы добились с самого начала своего возникновения. Термин “легализация” – весьма специфичен и труден для понимания в силу исключительного “своеобразия” советской законодательной системы.

Но без преувеличения можно сказать, что после освобождения патриарха Тихона обновленчество медленно, но неуклонно пошло на спад и после войны окончательно исчезло с исторической сцены, хотя его последствия и наложили свой трагический отпечаток на Русскую Православную Церковь. Последней надеждой обновленцев и их покровителей оставалась смерть патриарха Тихона, надежда на то, что, потеряв патриаршее церковное возглавление, русские архиереи не смогут самостоятельно управлять Церковью и снова потянутся к обновленческому Синоду, влекомые столь трудно искоренимой привычкой иметь над собой хоть какое-нибудь “начальство.” Надежды эти на смерть патриарха удивительно скоро сбылись.

Патриарх Тихон после освобождения

29 июня в “Известиях ВЦИК” под рубрикой “Среди церковников” было опубликовано Послание Патриарха, выпущенное им накануне: “К архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви.”

В нем патриарх отказывался признать над собой приговор “Живоцерковного Собора” и отвергал обвинения, предъявленные ему этим Собором: в политической контрреволюции он неповинен, так как уже в 1919 году он в официальном документе призвал Церковь к невмешательству в политику.

“Конечно, – писал патриарх, – я не выдавал себя за такого поклонника Советской власти, каким объявили себя церковные обновленцы, но уж и не такой контрреволюционер, каким представляет меня “Собор.” Тут же патриарх заявлял: “...Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно не исходило.”

Это была предельно допустимая уступка советской власти перед лицом тотального насилия. Момент выхода патриарха Тихона из тюрьмы запечатлен очевидцами: “Многотысячная толпа задолго залила всю площадь около тюрьмы. Вдали стоял экипаж. Большой отряд чекистов по обе стороны толпы образовали коридор от ворот тюрьмы к экипажу. После долгого ожидания раскрылись ворота и показался Патриарх. Длинные всколоченные седые волосы, спутанная борода, глубоко впавшие глаза на осунувшемся лице, ветхая солдатская шинель, одетая на голое тело. Патриарх был бос...

Потрясенная многотысячная толпа, как один человек, опустилась на колени и пала ниц... Медленно шел Патриарх к экипажу, обеими руками благословляя толпу, и слезы катились по его измученному лицу...”

В некоторой мере радость встречи Патриарха омрачалась опубликованным его “покаянием” перед советской властью.

Чем оно вызвано и как объяснить поведение патриарха, который незадолго до этого предал советскую власть анафеме, и вдруг... призывает к покорности ей?

Трудно ответить на такой естественный вопрос. Но известно, как лукаво большевики играли на его любви к людям и Церкви. Они не упускали случая подчеркнуть, что вся проливаемая верующими кровь имеет своей причиной позицию Патриарха. Особенно многозначителен в этом смысле был московский майский процесс 1922 года, в котором Патриарх был в качестве свидетеля.

Все эти жертвы вменялись в вину Патриарху Тихону в связи с его церковно-политической позицией. Может быть, чрезмерной жалостью к этим невинным страдальцам и объясняется его “покаяние?”

Обновленческая церковь с выходом патриарха Тихона начала таять на глазах. А деятельность обновленцев в некотором смысле была более опасна для Православия, чем деятельность открытых в своей ненависти к нему большевиков. Ложь внутри Церкви – ужаснее лжи где бы то ни было.

Патриарх признал все постановления обновленцев недействительными. Действия и таинства, совершаемые обновленцами, отпавшими от Церкви (епископами и священниками), он объявил безблагодатными и не имеющими силы.

Патриарх предложил всем, уклонившимся в священникам и епископам, принести покаяние и возвратиться в лоно единой Вселенской Православной Церкви. Многие покаялись. Такой поворот событий заставил советскую власть изменить свою “церковную” политику и принять новую тактику разложения Церкви. Они стали искать такого канонически безупречного епископа, который согласился бы служить ей, не нарушая канонов.

Все уступки, какие делал патриарх Тихон, не удовлетворяли советское правительство. Духовной свободы патриарх Тихон не отдавал . Канонически поставленный патриарх, при всех своих “раскаяниях,” не соглашался служить советской власти так, как ей бы хотелось. Те же из епископов, которые соглашались на подобное служение, эти самые каноны нарушали. Патриарх Тихон так и не перешагнул эту тонкую грань.

25 марта 1925 года, в день Благовещения, патриарх Тихон скончался. Существует версия, что его отравили в больнице. На следующий день было опубликовано его предсмертное “Воззвание,” которое специалисты долгое время считали по многим причинам подложным, и в котором он призывает паству к лояльности к советской власти.

На одном из венков от зарубежных представителей было написано: “Мученику религии .”

Лишь после того, как митроп. Сергий сумел добиться такого же “доверия” советской власти, как и обновленцы, Восточные патриархи признали также и его Синод и стали призывать к объединению двух частей Русской Церкви (обновленческой и сергианской).

Незабываемое впечатление произвел на современников тот дух кротости и отеческого всепрощения, который проявил патриарх Тихон, принимая в общение кающихся обновленцев. Покаяние наиболее видных иерархов было обставлено с особой торжественностью. Глубоко символической представляется картина покаяния митрополита Сергия, нарисованная его сторонником и апологетом митроп. Мануилом.&$“На первый взгляд для знатоков истории обновленческого раскола стало бы непонятным, почему патриарх Тихон, олицетворение любви безграничной и милости бесконечной, применил такие строгости к этому старцу, когда других отпадавших в обновленчество архиереев принимал в своей келии и келейно прощал содеянный ... Он (митроп. Сергий) был кормчим большого корабля, он был “ума палата,” он был иерарх выдающийся, а не посредственный...&$Своими... качествами, достижениями и вкладами он достиг в среде своих собратьев по архипастырству явного преимущества. Даже скромный Святейший Тихон признавал, что владыка Сергий давил окружающих своим интеллектом, давил своими глубокими знаниями во всех областях и многообразных дисциплинах богословия и языкознания.&$Поэтому Святейший Тихон и обставил чин покаяния и приема митрополита Сергия в соответствующей величественной обстановке, давившей на его неложное смирение и сокрушение сердечное.&$И вот, этот отец всех чаяний русской современной богословской мысли, этот неутомимый исследователь во всех областях богословских наук (характеристики митроп. Мануила) стоит на амвоне, лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста... Кланяется низко Святейшему Тихону, восседавшему на кафедре, в сознании своего полного уничижения и признанной им вины приносит он дрожащим от волнения, на этот раз негромким голосом свое покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов тихо сходит с солеи и приближается к вершителю его судьбы, к кроткому и всепрощающему Святейшему Тихону. Снова земной поклон. Постепенно вручаются ему из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх Тихон в немногих словах тепло, со слезами, приветствует своего собрата во Христе взаимным лобзанием, и, прерванное чином покаяния, чтение часов возобновляется. Все тяжелые переживания стыда и муки раскаяния остаются отныне позади. Митрополит Сергий соучаствует в сослужении с Патриархом Тихоном за Божественной всепримиряющей литургией...”&$Несколько штрихов к характеристике митроп. Сергия. Еще будучи архиеп. Финляндским, он присоединился к заведомо неканоническому мнению епископа Архангельского Иоанникия о допущении второго брака для вдовых священнослужителей.&$После Февральской революции, когда новый обер-прокурор Львов начал проявлять самоуправство, весь Синод, включая архиеп. Сергия, ушел в отствку. Но через несколько дней Львов сформировал новый состав Синода, в который вошел архиеп. Сергий.&$После октябрьского переворота митроп. Сергий попадает в тюрьму, но быстро оттуда выходит при странных обстоятельствах. Незадолго до этого его посетил в тюрьме печально известный Владимир Π утята, лишенный Собором 1917 года за свои “деяния” архиерейского сана и отлученный от Церкви (в это время он весьма близко сошелся с большевиками).&$В результате таинственных переговоров с ним, митрополита Сергия выпускают из тюрьмы, а вскоре после этого он пишет доклад патриарху Тихону и Синоду в защиту Путяты. Патриарх и Синод, конечно, отвергли ходатайство.&$Во время изъятия церковных ценностей митроп. Сергий был противником позиции патриарха по этому поводу.

– Вы приказывали читать всенародно Ваше Воззвание, призывая народ к неповиновению властям? – спрашивает свидетеля председатель суда.&$- Власти хорошо знают, – спокойно отвечал Патриарх, – что в моем Воззвании нет призыва к сопротивлению властям, а лишь призыв сохранить свои святыни, и во имя сохранения их просит власть дозволить уплатить деньгами их стоимость и, оказывая тем помощь голодным братьям, сохранить у себя свои святыни.&$- А вот этот призыв будет стоить жизни вашим покорным рабам, – председатель картинным жестом указал на скамьи подсудимых.&$- Я всегда говорил и продолжаю говорить, как следственной власти, так и всему народу, что во всем виноват я один, а это лишь моя Христова Армия, послушно исполняющая веления ей Богом посланного Главы. Но если нужна искупительная жертва, нужна смерть невинных овец стада Христова, – тут голос Патриарха возвысился, стал слышен во всех углах громадного зала, и обращаясь к подсудимым, он поднял руку, благословил их и громко и отчетливо произнес – благословляю верных рабов Господа Иисуса Христа на муки и смерть за Него.&$Подсудимые опустились на колени.&$На рассвете 25 апреля был вынесен приговор “справедливого и нелицеприятного народного суда:” 18 человек – к расстрелу, остальные – к различным срокам заключения. На предложение председателя суда просить высшую власть о помиловании, прот. Заозерский от лица всех приговоренных ответил отказом. При этом вздох облегчения пронесся по залу.

В 1992 году в архивах КГБ был найден автографический текст этого Завещания, написанный рукой Патриарха Тихона.

Главная » Развод » Школа отделяется от церкви преподавание религиозных вероучений. Декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви